По пустой пыльной улице ветер катает жестяную банку. Она, громыхая, бешено бьется о паребрик с завидной периодичностью. Обреченно, бессильно мечется вдоль дороги, прощупывая, и всюду натыкается на камень. И усиливаемый эхом звук столкновения с препятствием становится похож на крик. Иногда я очень напоминаю себе такую банку.
Мои самые важные люди вне зоны доступа. Абонент не отключил телефон, но он временно недоступен. Они молчат, они далеко, их становится так мало, мучительно мало. Мне их катастрофически не хватает. Я понимаю, что не имею особенного права требовать от них постоянно быть на связи, я вообще вряд ли имею право что-то от них требовать. По крайней мере, от человека, с которым мы даже никогда не встречались.
На улице жарко, у меня температура и недоделанный курсовик, в Эстонии распилили бронзового солдата, Федеральное Собрание предлагает разорвать дипломатические отношения, женщина-посол со стальной уверенностью в голосе говорит что-то о суверенитете и международном праве. Очень хочу увидеть то место, где написано о том, что можно делать такое с памятью, с прахом мертвых солдат, и очень хочу знать, какому международному правовому принципу, гуманистическим и демократическим идеалам это соответствует. Мне как будущему юристу ведь нужно быть в курсе последних тенденций.
Умер Лавров.
Умер Ростропович. Повсюду заголовки и фотографии. Да у него же в лице – столько жизни, такая одухотворенность, что не вяжется, не верится. Как же так.
Дорогие мои, вы не отвечаете на смски, вас нет в Интернете, вы вне досягаемости. Я не имею права требовать от вас, чтобы вы постоянно были рядом. В конце концов, сегодня просто не самый лучший день. В конце концов, я слишком многого хочу и слишком мало делаю. Я банка, которая бьется о паребрик.
Поэтому можно, я просто поплачу.
Если у вас сейчас все хорошо, я рада.