на самом деле я Бэтмен
Немного душевного стриптиза, лэйдиз энд джентльмен, чтобы добавить перца в этот унылый склад музычки и видюшечек. Ну, так себе перца конечно, но все-таки поострее.
Мне кажется, раньше я больше говорила о том, что вижу и чувствую, а вместе с этим была ценная привычка, навык фиксировать и формулировать свои наблюдения, чувства. Потребность рассказывать. Теперь я наблюдаю, но по большей части молчу. И когда думаю об этом - вылезает откуда-то кто-то такой мелкий и обиженный на весь свет, ну, на человеческую его часть. Ну, на свое семейство, если быть точнее. Ну, и на себя, если добиваться точности, с какой скальпелем рассекают ткани. Я знаю, что он маленький и глупый этот кто-то, но пасть у него - ого-го какая.
И этот кто-то со злостью подростка думает - я ненавижу этот сраный телек, которым вы, любимые родители, отгораживаетесь каждые выходные от меня, потому что между нами такая пустота уже давно, в которую вам страшно заглянуть. Я ненавижу это молчание по два месяца, которым моя мама потчует меня много лет в наказание за то, что я - о боже! - посмела открыть свой ротишко и что-то там вякнуть о том, что думаю или чувствую. У нас есть темы-табу, по которым мне полагается молчать, излучать смирение, покорно макаться головой в гавно. Я ненавижу эту необходимость все делать самой, быть всегда самой, одной. И мое неумение быть с кем-то, которое я таким мясом и трудностями пытаюсь преодолевать. Я не слушаю, я не слышу, я не люблю, я не умею. Я одно большое НЕ. Мне уже 22, мама, а я все еще иногда хочу, чтобы ты меня любила. Но уже гораздо реже конечно.
А потом возникает другая часть, без пасти, с камнями в печени кажется. Она говорит: детка, да ведь собственно ты уже большая девочка. Да, тебе было обидно, да, тебе до сих пор обидно. Да. Но теперь, милая, пора отвернуться от горящего города, пока ты не превратилась в соляной столп, и идти. Ты видишь, как и что меняется? Ну видишь же. Ну, поори и подергайся, если накипело. А потом дальше. Ты же знаешь в чем дело с твоими родными, прости им. Ты же знаешь, чего тебе недостает - простого человеческого опыта, умения находиться здесь и сейчас а не вылетать, спасаясь, в соседнее измерение. Как бы ни было тошно, надо самой.
Ты же хочешь научиться, вспомнить как это - быть мягче и адекватнее происходящему, живой совсем. И что тебе надо следить за градусом драматизма и сладостным залипанием в одном гиблом месте. Не обязательно макаться в гавно, не обязательно молчать. Да, на уровне рефлекса уже что-то. Но ты учишься понемногу и вспоминаешь кто ты есть там, под выработанными рефлексами.
И начинает вспоминать всякие хорошие вещи, случившиеся в последние несколько лет.
И наконец я прихожу к самому странному состоянию - спокойной собранности, заземленной в почву но одновременно с мечтами и планами о прекрасных вещах. Тогда я ничего не жду, не загадываю, благодарю за хорошее, шлю перед сном мысленные лучи света самым важным людям, которые были в моей жизни. Живу.
Им всем надо высказаться, видимо.
Мне кажется, раньше я больше говорила о том, что вижу и чувствую, а вместе с этим была ценная привычка, навык фиксировать и формулировать свои наблюдения, чувства. Потребность рассказывать. Теперь я наблюдаю, но по большей части молчу. И когда думаю об этом - вылезает откуда-то кто-то такой мелкий и обиженный на весь свет, ну, на человеческую его часть. Ну, на свое семейство, если быть точнее. Ну, и на себя, если добиваться точности, с какой скальпелем рассекают ткани. Я знаю, что он маленький и глупый этот кто-то, но пасть у него - ого-го какая.
И этот кто-то со злостью подростка думает - я ненавижу этот сраный телек, которым вы, любимые родители, отгораживаетесь каждые выходные от меня, потому что между нами такая пустота уже давно, в которую вам страшно заглянуть. Я ненавижу это молчание по два месяца, которым моя мама потчует меня много лет в наказание за то, что я - о боже! - посмела открыть свой ротишко и что-то там вякнуть о том, что думаю или чувствую. У нас есть темы-табу, по которым мне полагается молчать, излучать смирение, покорно макаться головой в гавно. Я ненавижу эту необходимость все делать самой, быть всегда самой, одной. И мое неумение быть с кем-то, которое я таким мясом и трудностями пытаюсь преодолевать. Я не слушаю, я не слышу, я не люблю, я не умею. Я одно большое НЕ. Мне уже 22, мама, а я все еще иногда хочу, чтобы ты меня любила. Но уже гораздо реже конечно.
А потом возникает другая часть, без пасти, с камнями в печени кажется. Она говорит: детка, да ведь собственно ты уже большая девочка. Да, тебе было обидно, да, тебе до сих пор обидно. Да. Но теперь, милая, пора отвернуться от горящего города, пока ты не превратилась в соляной столп, и идти. Ты видишь, как и что меняется? Ну видишь же. Ну, поори и подергайся, если накипело. А потом дальше. Ты же знаешь в чем дело с твоими родными, прости им. Ты же знаешь, чего тебе недостает - простого человеческого опыта, умения находиться здесь и сейчас а не вылетать, спасаясь, в соседнее измерение. Как бы ни было тошно, надо самой.
Ты же хочешь научиться, вспомнить как это - быть мягче и адекватнее происходящему, живой совсем. И что тебе надо следить за градусом драматизма и сладостным залипанием в одном гиблом месте. Не обязательно макаться в гавно, не обязательно молчать. Да, на уровне рефлекса уже что-то. Но ты учишься понемногу и вспоминаешь кто ты есть там, под выработанными рефлексами.
И начинает вспоминать всякие хорошие вещи, случившиеся в последние несколько лет.
И наконец я прихожу к самому странному состоянию - спокойной собранности, заземленной в почву но одновременно с мечтами и планами о прекрасных вещах. Тогда я ничего не жду, не загадываю, благодарю за хорошее, шлю перед сном мысленные лучи света самым важным людям, которые были в моей жизни. Живу.
Им всем надо высказаться, видимо.